Сказывал авве Пахону:
--
Много на свете дураков и дур. Но их ты не бойся. Это лишь кажется, что они как
землетрус, невесть когда грянут. Нет, они понятны, если вникнуть. Да, бывает оно
нелегко… Но всё же возможно! А ты, честный отче, бойся предателей и
предательниц куда больше дураков и дур. Ибо вышеупомянутые… суть ложнозрелище изнывающему
от жажды пустыннопутнику: города с пышными водомётами, искрящиеся на солнце
озёра, серебристая рябь журчащих по перекатам потоков, пышная зелень пальмовая
и вербная… Внимая сему мороку, облизывает странник пересохшие губы и изумляется,
сколь солоны они стали… Крупицы соли скатываются на язык его; язык же разбухает,
пересохнув, так что кажется, будто во столь же пересохшем зеве едва уж умещается;
и ужас охватывает страдальца: как же дальше буду дышать и глотать? Засим,
спустя некоторое время, даже язык, едва ворочающийся во рту, словно раскалённый
булыжник, перестаёт занимать страстотерпца. Ни райские видения и песнопения, ни
ухмылки бесовских присных, морочащих умирающего хвостатыми своими визгами –
ничто уже не имеет над ним власти. Аки клас подкошенный, валится бедняк наземь
и в последних судорогах, уже потерявши сознание, пригоршнями хватает
прокалённый песок и заталкивает его в трескающийся от жажды рот, в тщетной
надежде обрести хоть каплю влаги…
